В Центре семьи и молодежи с концертом выступил супружеский дуэт Александра и Елены Мурзаковых. «Хотя их песни не говорят напрямую о христианстве, для нас важно уметь видеть, как христианство прорастает в творчестве изнутри», — отметил о. Георгий Канча, представляя молодых музыкантов. Зрителям, среди которых были прихожане храмов Таганрога, члены молодежного клуба «Лоза», было интересно познакомиться с творчеством своих земляков.

О вере и творчестве мы поговорили с Александром Мурзаковым. Александр - кандидат филологических наук, переводчик и преподаватель, много лет пел в хоре храма Всех святых г. Таганрога. Был создателем и участником нескольких групп (Странник, Chorus, Вахтусдал), выпустил акустический альбом «Песни ветхого человека» и электрический «Хранитель во мгле».

Александр,расскажите немного о себе.

Родился в Таганроге, где закончил школу и иняз пединститута, потом работал в Питере и Москве и учился в аспирантуре, а в 2013 году защитил диссертацию в СПбГУ. Сейчас занимаюсь переводами и преподаванием теории и практики перевода.

Когда началась тяга к творчеству? Как все начиналось?

Чего-то такое «творил» с детства. Попал однажды на заседание Литературного клуба 96, который вела Ольга Сергеевна Покровская. Из клуба вышли или как-то с ним связаны многие наши местные писатели и музыканты, это был замечательный плавильный котел и площадка для общения, и очень жаль, что сейчас такой площадки в городе больше нет, все теперь «варятся в своих котлах».

В подростковом возрасте я писал в основном рассказы, но очень хотелось играть на гитаре, и как раз Ольга Сергеевна дала мне номер еще одного замечательного человека – Василия Акимовича Пятакова. Выглядел он таким очень бодрым пенсионером, играл в прошлом на большом количестве инструментов, а на самом деле ему было тогда (в начале нулевых) уже 89 лет! Он еще делился со мной своими воспоминаниями про первую мировую. Кроме игры на классической гитаре, Василий Акимович научил меня играть на балалайке и гавайской гитаре и, наверное, передал какой-то «дух мультиинструментализма», так что с тех пор у меня интерес ко всяким инструментам, я играю еще на бузуки, мандолине и флейтах, а в планах освоить еще пару духовых.

Потом начал петь в церковном хоре, возникла необходимость в вокальном образовании и меня взяла во 2-ю музыкальную школу Валентина Николаевна Ващенко, хотя мне было уже 19 лет. Проучился всего три года, к сожалению. После чего закончил институт и уехал из Таганрога.

Расскажите о том, как пришли к вере?

Родители у меня верующие, вырос я в православной семье. Потом, как это часто бывает, у меня к 20-ти годам начался период отхода от Церкви, как у многих детей из верующих семей. Для меня это было достаточно жуткое время, даже вспоминать тяжело, что тогда происходило и в душе и в жизни, но годам к 25-ти кое-как пришел в себя с осознанием того, что без Церкви жить просто невозможно.

Расскажите об этом периоде своей жизни. Многих родителей волнует, что делать, когда дети, выросшие в церковной ограде, в какой-то момент отходят от Церкви.

Мои родители пришли к вере где-то в конце 80-х, начале 90-х. Тогда, естественно, не было хорошей литературы,  поэтому были свои специфические, неофитские «отклонения». Ничего плохого в этом не было, шла эпоха становления. Были различные запреты, может, где-то перегибы, но это нормально. Я ходил в воскресную школу, где преподавали священники, и она мне очень помогала.

Мама моя сама по себе творческий человек в своей сфере, меня она развивала. Мой подростковый возраст пришелся на 90-е, но проблем у меня особых не было, потому что и Церковь давала опору, и конечно спасало еще то, что духовником нашей семьи был схиархимандрит Гавриил (Стародуб).

А потом... Наверное, вы слышали про эмишей. Это такая закрытая секта в Америке, у них есть очень интересная практика  «окольничества».  Когда ребенок подрастает и достигает 14-16-ти лет, его отправляют «за околицу». В период окольничества он может делать все, что хочет, может пойти в мир, а потом, через несколько лет, если хочет, то возвращается. Но если он не возвращается, его больше никогда не принимают.

Проблема, наверное, со всеми детьми, воспитанными в церковных семьях, в том, что им кажется, что в этом нет свободы. Поэтому подростки, юноши и девушки, начинают отходить от Церкви. Препятствовать им, конечно, нельзя. В семье нас было двое: я и брат. И мама, как мне кажется, выбрала правильный метод поведения – она не вмешивалась. Все шло, как  шло, а шло, на самом деле, очень плохо. Когда человек отходит от Церкви, то, естественно, ему хочется все попробовать. И я много чего пробовал. Вел такой относительно разгульный образ жизни.

Ваши «пробы» касались других религий, может быть, атеизма или оккультизма?

В религии другие не уходил. Это казалось мне нелогичным. Атеистом я тоже никогда не был, на мой взгляд, это совершенно несостоятельная "концепция". В оккультизм тоже не тянуло никогда. У меня никогда не появлялась мысль, что православие – это не истинная религия. А, скорее, стояла проблема зла, мне казалось, что Бог не благ.

Мучил вопрос - в чем смысл жизни? Это сейчас через опыт того, что произошло, я понимаю и могу ответить, а тогда нет. Я думал, что Бог на самом деле может быть зол, что проблема зла в мире не объяснима. Предположим, что я сотворил зло и несу за это ответственность. И вопрос в том, в какой мере я отвечаю за это, ведь создал меня Бог, Он всем располагает! Такая вот смесь тотального детерминизма с нежеланием брать на себя ответственность, нежеланием признавать то, что ты свободная личность. С одной стороны, вроде как, не хватает свободы в Церкви, а с другой стороны не хватает воли нести ответственность за себя и свой выбор.

Наверное, я,  как  любой человек, имевший хоть какой-то церковный опыт в жизни, кто ходил в воскресную школу, читал Евангелие, понимал, что православие – это глубочайшее, что есть на земле, и поэтому ходить в другие религии не стоит. Так что я уходил в другие вещи – антицерковные.

Я не причащался долгое время, хотя и пел в церковном хоре, потом вообще уехал и не ходил в церковь совсем. Это естественно, привело к  страшному унынию и фактически дело дошло до мыслей о самоубийстве. Это был страшнейший период в жизни, откровенная бесовщина была. Когда отошел от Церкви, то и защита исчезла.

В течение нескольких лет меня обуревало уныние  - этот самый страшный из грехов. Оно же жить в принципе не дает. Это такая ангедония, тотальное отсутствие радости, когда радость уже не получаешь ни от чего. Жутко вспоминать то, что тогда было…

Я думаю, человек церковный, даже ребенок, у которого уже был опыт церковной жизни, если уходит в мир, ему все время чего-то не хватает. От обмирщенности как раз возникает уныние. Это мой личный опыт. И поэтому вернуться в Церковь для меня было естественно.

И как вы вернулись?

Благодаря тому, что я поехал в Задонский монастырь дней на 10 по благословению о. Гавриила, мне стало легче. И только потом, через какое-то время стали появляться моменты нормальной жизни.

Потихонечку я стал читать Иисусову молитву, снова молиться. А потом помню первые причастие и исповедь после долгого-долгого промежутка. Потом такое постепенное возвращение с осознанием того, что без Церкви жить действительно невозможно потому, что это и защита, и смысл. Единственное ради чего в принципе стоит жить – это духовная жизнь. Я попробовал, и мне очень не понравилось жить без Церкви. Это страшно, ужас и реальный ад. Говорят же, что человек должен попробовать и рай, и ад на этой земле. Вот, наверное, мне дано было почувствовать ад. Я думаю, что в таком состоянии уныния очень многие пребывают. Вопрос, как из этого выходить, как спасать людей, которые там находятся?

Я думаю, что многие из воцерковленных детей проходят период отхода от Церкви. Например, мои знакомые почти все прошли через это.

Но у таких детей есть огромное преимущество:  чтобы с ними дальше не происходило, у них есть шанс вернуться, и им есть куда возвращаться, и у них есть основа внутри. На этот опыт церковности, опыт живой  жизни можно потом опираться и с помощью него можно хоть как-то выкарабкиваться из того безумия, что творится вокруг.

Страшно, когда люди говорят: «Пусть ребенок выберет веру сам, когда повзрослеет. Он не будет ходить ни в церковь, ни в воскресную школу, ни на основы православной культуры, а потом вырастет и сделает выбор». А из чего он выбирать будет? И родители перекладывают такую огромную ответственность на ребенка, когда сами не смогли с этим разобраться.

Как родился музыкальный и семейный дуэт Мурзаковых?

Со своей женой Леной познакомился в очередной приезд в Таганрог, как раз на концерте в честь дня рождения Литературного клуба 96, где Лена выступала со своей группой, а я пел сам. Вечером того же дня мы случайно встретились и через два года поженились. Лена закончила Ростовскую консерваторию по классу фортепиано, а в этом году еще и аспирантуру Санкт-Петербургской консерватории им. Римского-Корсакова.

Вместе начали играть в 2013 г. Мы оба пишем песни и делаем аранжировки. Музыкальные интересы у нас совпадают частично, это проявляется и в концертных вариантах песен – в музыкальном плане получается сплав классики, прогрессивного рока и британского акустического фолка, но главное – это конечно тексты.

Когда мы поженились, Лена была невоцерковленым человеком. Мы много говорили о духовных и богословских вопросах, но «практических» тем не касались. Позже она говорила, что боялась «религиозного принуждения» с моей стороны, но страхи были напрасными. И молиться и ходить в церковь она начала сама. Вообще, страх «принуждения» и страх сделать в церкви что-то неправильно (и поэтому туда не ходить) – это эхо неофитских 90-х годов, которое мы ощущаем до сих пор.

Как вера влияет на творчество?

Вопрос соотношения веры и творчества – достаточно сложный, и у каждого он решается по-своему. В идеале духовное измерение должно пронизывать все, что человек делает в жизни, в том числе и в музыкальном плане. Другое дело, что через музыку проявляется не только «высший» уровень человека, но и весь человек вообще, часто не в самых лучших своих аспектах, и другие люди это слышат и воспринимают  то, что им близко.

Тарковский писал, что если бы искусство было способно изменить человечество, то не было бы ни войн, ни убийств. Но история ясно
показывает, что это не так, и нельзя искусством заменить религию и духовную жизнь.

С другой стороны, и религия не должна быть в творчестве такой идеологической направляющей, иначе это будет просто морализаторство в отрицательном смысле. У Достоевского в «Дневнике писателя» есть размышления об этом: «Я ужасно боюсь "направления", если оно овладевает молодым художником, особенно при начале его поприща; и как вы думаете, чего именно тут боюсь: а вот именно того, что цель-то направления не достигнется». 

Думаю, очень важно, чтобы в музыке, в песнях не было фальши. Поэтому сочинение песен – это в каком-то смысле работа над собой, попытка найти то искреннее, что есть в тебе самом. В наших песнях мы пытаемся говорить о духовных исканиях человека, но насколько нам это удается – судить слушателям.

Сейчас я практически не играю то, что писалось в период отхода от Церкви. Есть у меня альбом, который так и называется «Песни ветхого человека». Оттуда мало что сейчас играется.

Вы не вычеркиваете эти песни из своей жизни?

Да эти песни не такие уж и плохие. Я в них пытался выходить на "верхний" уровень. Такого, чтобы погружаться в грязь, не было. Мне за них не стыдно. Это путь, который был. Мне скорее тяжело слушать то, что происходило тогда. Просто какие-то виды музыки очень влияют на душу в разных аспектах. И для меня это все воспоминания о том периоде, об унынии, меня это вводит в печальное состояние. Сейчас стараюсь положительно смотреть на жизнь, и поэтому пытаюсь писать более-менее нормальные вещи.

 Я помню, как о. Георгий Канча приглашал вас к  нашим ребятам из молодежного клуба. Они тогда обсуждали рок-музыку.  Многие мальчишки слушают тяжелую музыку, при этом служат в алтаре…. Как это сочетается?

Тяжелая музыка бывает разная. Если брать чисто музыкально, то по сути дела, что представляет собой классический тяжелый рок? Это остинатный бас (basso ostinato; итал., букв. - упорный, бас), который идет постоянно, то есть повторяющийся риф, как это называется в роке, и своеобразные обертона от примочки, которые создают саунд тяжелого рока. Я думаю, лучше послушать Scorpions, чем некоторые произведения Стравинского, например, или «Сатаническую поэму»  Скрябина. Водораздел, я думаю, проходит не по стилям. Например, есть замечательная американская рок-группа Luxury, в которой играют три православных священника.

Чтобы слушать тяжелый рок постоянно, нужно быть, наверное, подростком, т.е. закаленным человеком, иначе уши очень скоро заболят. Это как приправа, как острый соус к блюду.

Рок – это очень трезвая музыка. «Секс, наркотики и рок-н-ролл» - это не правда. Нужно быть чуть ли ни аскетом, чтобы играть очень хороший рок. Когда я был подростком, а я воспитывался в девяностых, не было той музыки, которую я хотел бы слышать и я решил, что я буду ее играть. Но сейчас я понимаю, что есть музыка, которую я хочу и слышать, и играть, но я все равно продолжаю и свое сочинять.

А если говорить о стихах, то какие у вас любимые авторы? Откуда вы корнями?

Ну, это русская классическая поэзия, это поэзия русского рока. Я считаю, что Александр Башлачев - это самый гениальный поэт русского рока и один из замечательных современных поэтов. По роду деятельности я занимаюсь английским языком, поэтому влияли еще тексты западных групп… Ну а конкретных "вдохновляющих" авторов трудно назвать. Это просто прочитанные книжки в целом.

Многие авторы говорят, что песня рождается сразу, музыка и текст идут вместе. А как у вас?

 Да, чаще всего так и происходит. Текст и музыка – это органическое единство. Еще в Древней Греции так было. Поэзия, как текст без музыки, появилась совсем недавно, пару столетий назад, когда появились организующие системы (то бишь, рифма и силлабо-тоническая система с ударениями в русском языке, а в английском даже количество слогов не имеет значения, там только ударение и рифма). Фактически нельзя сказать, что мы пишем стихи и потом кладем их на музыку, или мы пишем одновременно стихи и музыку. Мы пишем тексты к песням, или песни сразу. Чаще всего это органическое единство. Хотя, бывает, что потом какие-то тексты  переделываются.

Творчество может быть искушением, как и слава. Есть ли такие моменты и как вы с этим боритесь?

 В любом случае, основное искушение, которое будет у всех творческих людей, это тщеславие. Дело даже не в славе, славы достигают единицы. Слава в принципе неконтролируема, конечно, если у вас нет большого количества денег  (да и деньги вам не всегда в этом не помогут).

Собственное тщеславие - это основное, что стоит на пути, все пронизывает. На этом все и останавливается. Поэтому должна быть высшая цель. Не просто поиграть, чтобы показать какой я крутой. Опять же, когда входит прагматический аспект - «поиграть для того, чтобы принести людям свет»... Нет, конечно же, нельзя так думать. Музыкант - не проповедник, наверное.

Мне кажется, что поэтический дар сродни пророческому...

Да, действительно сродни пророческому дару, но это я не про себя говорю. У нас некоторые тексты песен написаны человеком не особо верующим, но в текстах имеют место очень глубокие вещи, в том числе религиозно даже глубокие, независимо от убеждений автора…

Творчество - это такой способ связи с окружающим миром, способ работы над собой.

Кроме того, помните, Чехов писал про «писательский зуд». Существует, наверное, и «музыкантский зуд», желание творить…

Вопрос смысла – важная вещь. У нас с Леной уже такой возраст, когда не просто хочется играть (как в 18-20 лет) и когда удовольствие получаешь просто от процесса и участия в группе, а сейчас нужно действительно думать, какая цель у всего этого.

Вы пытаетесь выразить в песнях то, что происходит в вашей жизни? Может быть это ваша цель?

А вдруг, у меня зависть и я пытаюсь это сказать? Наверное, не стоит в таком случае что-то говорить, а лучше замолчать. Я человек более-менее в здравом уме, поэтому я понимаю, что лучше не говорить обо всем, что творится у меня в душе. Есть вещи, о которых говорить в творчестве не стоит.

Конечно, важно общение на глубоком личностном уровне. И музыка, и песня очень помогают в этом плане. Это выражение "личностной ипостаси" человека. А по поводу «сказать»… Известный музыкант и философ Владимир Мартынов писал в одной из своих книг, что сейчас сказать что-то очень трудно потому, что наступил кризис прямого высказывания. Отсюда и цинизм везде большой. Мы сказать прямо что-либо не можем, потому, что это будет "неорганично". Но все-таки я считаю, что нужно пытаться к этому возвращаться. И нужно чтобы в творчестве была доля здорового пафоса. У некоторых, кстати, это получается. Например, есть российская группа «Оргия праведников». Но нужно чтобы это было искренне, это основное. Если не будет искренности, то не будет и межличностного общения. Хотя можно быть просто умелым ремесленником и очень умело сочинять хиты не только в стиле популярной музыки, но и в любой другой, можно наловчиться. Но зачем? Денег в России этим мы точно не заработаем, на хлеб зарабатываем по-другому: я перевожу, а Лена занимается классической музыкой. А наше творчество денег не приносит, это скорее для самосовершенствования, для саморазвития.

Есть много замечательных песен, и много интересного творчества, которое условно можно назвать общехристианским, православным. Хотя чисто "дидактическое творчество" - это своего рода попытка усидеть на двух стульях. Это удавалось, наверное, только Аврелию Августину. Как говорил про него Кураев, блаженный Августин был гениальным писателем и был гениален в духовной жизни. То есть нужно иметь и талант проповедника, и талант музыкальный или писательский. А с поэзией опять же проблемы – кризис прямого высказывания: если прямо скажем – никто не посмотрит и не услышит. Наверное, надо делать.

С творчеством супругов Мурзаковых можно познакомиться здесь http://vk.com/murzakof

Вопросы задавала Алесандра Калинская